Антисоветское-2. Победа Сталина?

Продолжение. Начало «Антисоветского»….

 А теперь о Сталине, и почему в России сегодня сталинизм в почёте. У меня лет пять тому назад была итоговая по тому времени статья «Мой ответ сталинистам». Сегодня же мне помогут другие. Первый раздел на базе выступлений Андрея Мовчана и он, пожалуй, является основным, следующий – Александра Минкина, а последний – анонимного автора, хотя многие приписывают его авторство Олегу Басилашвили. Только тезисы, которые могут помочь любому антисталинсту увереннее чувствовать себя в дискуссиях на эту тему. Ведь, как правило, приводить аргументы и находить контраргументы в подобных разговорах приходится быстро и при этом не совсем в комфортных, скажем так, условиях.

Пока не поздно (Андрей Мовчан)

– (Активный отклик на небольшое эссе), на мой взгляд, говорит о трех важных фактах: с одной стороны, российское общество не забыло и не готово забыть период сталинских репрессий, и уровень гнева по отношению к Сталину в нем достаточно высок…Тем не менее, в России сегодня существует угроза идеологической реабилитации сталинизма, и есть силы, которые к этому стремятся — возможно, чтобы подготовить общество к своему приходу к власти. Эта реабилитация, на мой взгляд, является самым опасным процессом, идущим в стране — в условиях нарочитого невмешательства власти, ошибочно полагающей, что таким образом ей удается привлечь на свою сторону более широкие слои населения. Наконец, судя по эмоциональности реакций как антисталинских 95%, так и засталинских 5% моей аудитории, общество вполне понимает ситуацию, и ползучей «сталинизации» не получится.

– Опасность «сталинизации» общества на фоне сегодняшних социальных, политических и экономических процессов очень высока. Россия отвечает всем стандартным условиям образования тоталитарного режима: общество все еще переживает «комплекс поражения» в связи с развалом СССР, проигрышем холодной войны, разочарованием в псевдодемократизации 90-х годов; в России начался масштабный экономический спад, который приведет ее, с экономической точки зрения, к состоянию начала 2000-х и поставит на грань политической зависимости от других государств, без перспектив прогресса; нынешняя власть в России не решает растущие противоречия, а консервирует их, не вступает в диалог с оппонентами — это приводит к обеднению общественной палитры и параличу естественных систем защиты общества от радикализации.

– Опасность, на мой взгляд, состоит не в потенциальном превращении существующей власти в тоталитарно-репрессивную. Риторика о сталинизме для нынешней власти лишь способ одновременно привлечь новых сторонников и выгодно выглядеть на их фоне в глазах сторонников старых. Но заигрывание с «идеалами» одного из самых бесчеловечных режимов XX века в условиях сегодняшней тотальной пропаганды и значительной доли общества, готовой на высшие формы конформизма, может привести к формированию у общества внутреннего согласия на «уход в тоталитаризм» в попытке разрешения проблем, нынешней властью не решающихся. Следствием такой готовности будет являться блокирование поворота общества к демократии по мере ослабления существующего режима, и перехват власти силами, готовыми на практике внедрять методы «отца народов». История знает именно такие повороты; именно так чаще всего тоталитаризм прорывается во власть и захватывает умы наций.

– «Разве мог один Сталин это сделать?» «Кто же написал 4 миллиона доносов?» — спрашивали комментаторы. Это очень хороший, но и сложный вопрос. О роли личности в истории спорят уже тысячелетиями, и внятного ответа нет. Тем более сложно об этом говорить применительно к ситуации в России — СССР в 20–50-е годы XX века: у социалистического режима много отцов, и каждый внес свой вклад бесчеловечности. Ленин, пропагандировавший концлагеря и призывавший уничтожить интеллигенцию и священников; Троцкий с идеей трудармий; руководитель «красного террора» Дзержинский и многие другие. Нет уверенности, что Сталин был самым радикальным из этой группы. С другой стороны, общество, видимо, было вполне готово к террору еще к 20-м годам. Действительно, нашлись же десятки тысяч исполнителей и миллионы доносчиков; действительно, взорвалась же страна гражданской войной, и члены одной семьи убивали друг друга из-за химер идеологии. Так что «Сталина» надо понимать как явление скорее, чем как личность. Мы говорим о сталинизме, мы осуждаем сталинизм, мы боремся с возвращением сталинизма. При этом не стоит забывать, что сам Сталин был лидером режима, и если миллионы жертв погибли без его личного участия, то точно с его благословения. После смерти Сталина репрессии фактически закончились, режим стал почти травоядным. Этот факт не позволит нам питать иллюзий: Сталин (хотя и не он один) был лично виновен в том, что происходило в стране.

– Удивительно много вопросов было по приведенным в тексте цифрам жертв. Цифры я брал из источников, вполне заслуживающих внимания — от официальных данных статистики до «Архипелага ГУЛАГ» Солженицина. Цифры известны примерно (точные цифры, относящиеся к тому времени, ни в какой области определены быть не могут), официальные данные очевидно занижены, но насколько — мы не знаем, все косвенные методы определения (обычно либо по количеству «мест» в ГУЛАГе, либо с помощью своего рода индукции, путем умножения известных данных о каком-то одном месте заключения или следствия на количество таких мест, данных одного года — на количество лет) крайне неточны. И все же порядки мы, конечно, знаем точно: число жертв только политической 58-й статьи превышает миллион, счет жертв репрессий другого рода также идет на миллионы. Достаточно полно цифры жертв приведены здесь (на мой взгляд, они завышены из-за некоторого дублирования и включают в себя не только жертв репрессий, но и системы в целом, и частично — жертв обстоятельств, с системой не связанных, тем не менее там много интересных данных). Но удивление мое вызвано той важностью, которую авторы вопросов придают, на мой взгляд, совершенно бессмысленной математике. А что, если бы количество невинных жертв (или даже виновных, но замученных с варварской жестокостью) было в два раза меньше — это что-то изменило бы? Разве может быть определена «нижняя граница» количества жертв, ниже которой зверство и бесчеловечность становятся «просто политикой»? Вацлав Гавел сказал когда-то: «Даже самый многообещающий проект ”всеобщего блага” приговаривает сам себя к бесчеловечности, как только он требует хотя бы одной недобровольной смерти — смерти, не являющейся осознанным самопожертвованием ради смысла жизни».

– Несколько комментаторов предлагали сравнить сталинское время с 90-ми годами: «А почему вы не пишете о том, какой вред нанесли либералы своими реформами?» …Два главных обвинения против «либералов» (именно в кавычках, так как либерализма в 90-е было мало, а власть либералам не принадлежала ни дня) — в разгуле преступности и обнищании населения — несостоятельны: и то и другое произошло уже к 80-м годам, в 90-е мы просто пожинали плоды несостоятельной советской политики…Надо сказать, что уводить разговор от темы сталинизма к 90-м годам — демагогический прием. Сталинизм не становится лучше или хуже от того, что спустя 50 лет кто-то что-то делал не так. И, наверное, стоит заметить, что никакие псевдолибералы в 90-х не уничтожали миллионы своих соотечественников, не вызывали голод с миллионами жертв, не ликвидировали население целыми народами или сословиями, не закрывали границу на выезд, наконец не делали все для провокации мировой войны. При этом уровень преступности в 90-е был ниже, чем даже в начале 30-х (не говоря о 20-х), а падение экономики — существенно меньше, чем после социалистической революции.

– «Зачем валить все на Сталина, — говорили они, — подобные периоды и жертвы можно найти в любой стране». Этот комментарий — такая же провокация, уход от предмета обсуждения. Сталинские зверства нельзя оправдать фактами зверств в других странах и временах, так же как никто не оправдывает в суде свои преступления ссылками на то, что кто-то где-то был еще более жесток или больше украл. Разве что можно сравнить, с целью не вполне понятной, может быть — чтобы оценить масштабы и провести параллели. Самые страшные геноциды и демоциды XX века, не связанные с межгосударственными войнами, то есть против граждан своего государства, включают в себя армянский геноцид, устроенный турками, (жертв — от 1 до 1,5 миллиона); репрессии в Мексике в первой половине XX века (более 1 миллиона жертв); внутригерманскую часть холокоста с более чем 2 миллионами жертв (количество немцев — жертв нацистских репрессий не превышает 100 тысяч человек); выселение этнических немцев из Восточной Европы после Второй мировой войны (более 500 тысяч жертв); геноцид бенгальцев пакистанцами (около 1,5 миллиона жертв); политическое насилие во Вьетнаме (более 1,25 миллиона жертв); репрессии в период культурной революции в Китае (более 1 миллиона казненных и 5 миллионов погибших, от 20 миллионов пострадавших); геноцид тутси в Руанде (погибло около 1 миллиона человек); геноцид Пол-Пота в Камбодже (около 2,5 миллиона жертв) и репрессии предшествующих режимов (еще около 1,5 миллиона); еще 47 режимов виновны в массовых репрессиях с количеством жертв, измеряемым сотнями тысяч. Как видим, правительства многих стран в XX веке состояли из международных преступников (и это мы еще не затронули войны), однако сталинский режим с более чем 10 миллионами жертв в мирное время либо занимает страшное первое место в ряду кровавых чудовищ ХХ века, либо делит его с режимами Мао Цзедуна и Гитлера; да и то (простите мне цинизм) китайский режим уничтожил (в сумме с ненасильственными и косвенными смертями) «всего» менее 2% населения, нацисты уничтожали некоренное население и население оккупированных территорий, а сталинский режим репрессировал почти 10% и уничтожил не менее 5% своего населения. Этот рекорд побит только в Камбодже.

– Кое-кто писал, что жертвы, конечно, были, но без них страна не достигла бы высот индустриализации и в итоге не выстояла бы в войне. Мне кажется, это не только неумные, но и самые опасные оппоненты, поскольку они меряют мир не уровнем добра и зла, а какой-то механической мерой, как будто имеют дело с неживой материей. «Это страшный человек, для него люди — мусор», — говорил о Жеглове Груздев. Жеглов и был страшным человеком, хотя, видимо, искренне верил в «оправданность средств»; впрочем, он не занимался репрессиями, он всего лишь ловил бандитов и честно не знал более эффективных методов сыска. В отличие от него, руководители СССР и лично Сталин не могли не знать, что рабский труд является самым неэффективным, а монополия на средства производства тормозит развитие экономики. Помимо «теоретического» багажа в виде произведений почитавшихся коммунистами экономистов и историков, был еще практический опыт: высокие темпы роста 1907–1914 годов; катастрофа начала 20-х с попыткой построить экономику на раннефеодальных натуральных налогах; резкий рост экономики в период НЭПа. Был, наконец, опыт других стран, которые в те же периоды достигали более быстрых темпов роста и значительно большей консолидации общества без репрессий. Репрессии были «побочным продуктом» стремления лидеров большевистского переворота 17-го года удержать власть любой ценой, несмотря на череду политических обманов (начиная с обещаний приватизации всей земли и широкой передачи собственности на предприятия рабочим), преступлений и грубейших ошибок, каждая из которых могла лишить их (и лишала) поддержки общества, и постоянной борьбы за власть не на жизнь, а на смерть внутри самой этой группы, в которой Сталин к 25-му году просто оказался хитрее, кровожаднее и беспринципнее других (хотя и остальные были хитры, кровожадны и беспринципны). Репрессии создавали атмосферу всеобщего страха, не позволяя общественным группам консолидироваться; репрессии примитивизировали общество, превращая его в большую бандитскую группу, закрепляя власть тех, кто обладал силой, формируя послушную иерархию бюрократов, которые за счет тех же репрессий могли удерживать свою власть «на местах», но были легко заменимы, в случае если их амбиции задевали более высокого бюрократа. А вот идея о том, что репрессии «помогли» развитию страны, является абсурдной и теоретически, и практически. В основе такой идеи лежит опровергаемая в 100% исторических опытов мысль, что страх или контроль могут заставить людей лучше работать или исполнять закон. Повторюсь, в сталинские времена реальная криминальность общества (без учета фальшивых дел о вредителях или шпионах) была выше не только чем в раннебрежневское время, но и чем в начале 90-х годов, а если адекватно сравнивать базу, то, видимо, выше, чем в конце 90-х. Произошел ли существенный рост производительности труда? Конечно нет — мы видим данные по урожаям, которые существенно ниже, чем в Европе и Америке: урожаи пшеницы даже в плодородной Украине не превышали 8–10 центнеров с гектара к концу 30-х годов, а через 5–6 лет после коллективизации они были не выше 6,5–7 центнеров с гектара. В это же время в менее плодородной Европе урожаи были выше 14 центнеров с гектара. К 1950 году Европа будет собирать уже 18 центнеров, а Россия на Украине и в Краснодаре — почти те же 10–11 центнеров с гектара. Популяция скота, которая будет в 1925 году уже существенно ниже, чем в 1913-м, сократится еще сильнее и до 60-х годов не восстановится к уровням 1925 года. Мы видим, что спустя 20 лет после переворота 17-го года километраж строящихся железных дорог в год уступает темпам до 1914 года в два раза, притом что железные дороги — стратегически важный фактор индустриализации. Мы знаем, что с 1939–1940 годов в России вводится уголовная ответственность за нарушения трудовой дисциплины, и за 12 лет (до первых либеральных изменений в этих законах) по ним осуждено 18 миллионов человек — около 20% трудовых ресурсов. Может быть, рабский труд в лагерях был очень дешевым м производительным? Нет и нет: содержание заключенного стоило в среднем около половины средней зарплаты свободного гражданина, а производительность заключенного была ниже 50% производительности свободных граждан СССР (которая и так была низка). Стало ли население более консолидированным, дисциплинированным, патриотичным? Напротив: в Первую мировую войну статистика говорит о масштабном добровольческом движении и единичных случаях уклонения от призыва. В 41–45-м году около 1 миллиона человек было осуждено за уклонение от призыва и почти 1 миллион — за дезертирство, а архивные данные говорят о примерно 2,5 миллиона (25% одномоментно действовавшей армии) уклонистов и 1,7 миллиона дезертиров; более 1,5 миллиона человек в 41–42 годах перешли на сторону противника. Относительные (о их относительности — в отдельной статье) достижения СССР в плане индустриализации и развития науки произошли не благодаря, а вопреки репрессиям и социалистическому режиму. Вполне возможно, что если бы даже и переворот октября 17-го произошел, но вслед за НЭПом начались рыночные реформы, падение начала 30-х годов не было бы таким глубоким, СССР сохранил бы 10 миллионов трудоспособных и трудолюбивых граждан, темпы роста были бы намного выше, и, случись Вторая мировая война, СССР не отдал бы две трети европейской части врагу, не потерял бы 26 миллионов человек, не понес бы таких разрушительных потерь в инфраструктуре. Впрочем, возможно, и войны бы не было: именно страх перед коммунизмом был важным фактором, толкнувшим немцев голосовать за НСДАП на выборах как раз тогда, когда в СССР миллионы крестьян умирали с голоду, а в городах разворачивались репрессии. Проиграй Гитлер те выборы — не было бы никакого фашизма, и 60 миллионов жертв остались бы живы.

– (Было и) некоторое количество комментариев типа «Это все вранье, ничего подобного не было». Комментаторы писали либо «да не могло такого быть», либо «мои родственники пережили то время и ничего такого не заметили». На «не может быть», к сожалению, придется ответить: может. Слишком недавно это было, чтобы отрицать. Слишком много, как я уже говорил, независимых источников, объективных свидетельств, вещественных доказательств и документов, включая архивы самих палачей и государственную статистику СССР. На «предки не заметили» тоже легко ответить. В тридцатые годы население СССР составляло 160 миллионов человек. Суммарное количество жертв репрессий, видимо, не превысило 12–13 миллионов человек, то есть было менее 10%. Легко допустить, что, если семья не принадлежала к потомственным дворянам, казакам, кулакам, капиталистам, не включала военных, интеллигентов любого типа, священников, не проживала в крупных городах и черноземной зоне, не представляла евреев, татар, ингушей, чеченцев, прибалтов, немцев, она могла и не заметить происходящего вокруг террора — или не испытать на себе и не хотеть замечать его вокруг (кстати, этот феномен изучен на базе Германии — множество немцев отказывались замечать наличие концлагерей). Но делать выводы на основании истории одной семьи из более чем 30 миллионов семей, проживавших в СССР, конечно нельзя. Напротив, я, пожалуй, не знаю ни одной семьи, не потерявшей в репрессиях одного или более из своих членов. Но и из этого тоже нельзя делать выводы.

– К слову, комментарии «не было этого» не так плохи, как кажется. По крайней мере, их авторы относятся к репрессиям негативно — иначе почему бы они стали отрицать их проведение в СССР? Видимо, этим комментаторам тяжело смотреть правде в глаза. Беда такого подхода состоит в том, что от пряток с историей легко перейти к жмуркам с настоящим. И в сталинские времена было много людей, которые шепотом говорили друг другу: «Ни за что ведь не могут сажать!» И в нашем скором будущем, если к власти придут тоталитарные силы, найдутся те, кто до момента собственного ареста не будет верить в репрессии, утверждая: «Если берут, значит — за дело». Жаль, что авторы этих слов, которые вполне могли бы быть на стороне борцов с тоталитаризмом, в конечном счете, будут его оправдывать и способствовать его развитию. Я надеюсь, что у многих из тех, кто сегодня предпочитает отрицание, достанет смелости признать правду до того, как станет слишком поздно.

Чья победа? (Александр Минкин)

– Сталин стал другим? — Нет, он мёртв (в том смысле, что новых приказов не отдаёт лично). Люди узнали о нём что-то новое, необычайно прекрасное? — Ничего.

Сталин не изменился, история не изменилась. Значит, изменились люди. Возможно, некие идеи носятся в воздухе и материализуются в соцопросах. Но всегда ли мнение народа — критерий истины?

«Земля стоит на трёх китах!» Неважно, сколько тысяч лет люди верили в это. Важно: Земля никогда на китах не стояла, не стоит и стоять не будет.

Марксизм-ленинизм — где? Где величайшее гениальное учение, единственно верное? Ответ: там же, где Зевс и целая куча богов-олимпийцев. Строили грандиозные храмы, приносили грандиозные жертвы (гекатомба — одновременное сожжение ста быков; это вам не овечка на тротуаре возле мечети).

Таблица умножения работает при любом политическом режиме. А Зевс всемогущий и марксизм-ленинизм — теперь лишь экспонаты Исторического музея Заблуждений. Экспонаты есть, а вера людей в них пропала. На месте веры — пустота, черепки археологов.

– Некоторые утверждают, будто Сталину поклонялись и поклоняются фанатики.

Не такие уж фанатики. В 1956-м — всего лишь через 3 года после смерти бога — произошло разоблачение. И никто не вышел на демонстрацию протеста. Куда подевались фанатики? Точнее — куда подевался их фанатизм?

В 1961-м набальзамированный труп выкинули из Мавзолея и снесли памятники. Где были фанатики, массовые самосожжения? Где были миллионы детей, когда партаппаратчики оскверняли могилу Отца? Может, радовались возвращению настоящих отцов, уцелевших в ГУЛаге, и концу страха, в котором жили 30 лет?

– Нам говорят: вот опросы — почтение и любовь к Сталину растут. Но победа его не тотальна — не 100%, даже не 86, всего лишь чуть больше половины.

Конечно, действует телевизор, странные иконы с генералиссимусом, слова из Кремля о важной роли, рассказы политологов про «эффективного менеджера»…

Но главное в другом: на опрос отвечают живые! Мёртвые кричат, но мы не слышим. Считается, будто они молчат.

Если б все жертвы Сталина: расстрелянные священники; дети, лишённые родителей и засунутые в детдома; миллионы раскулаченных сосланных и погубленных крестьян; уморенные голодом; военачальники, писатели, учёные, рабочие, врачи — миллионы сгинувших вообще ни за что… Встань они, эти миллионы скелетов и калек, и пойди, поползи по Красной площади — посмотрели б мы, кто стал бы целовать портрет Усатого Отца.

И если Сталин сейчас набирает 50 с чем-то процентов, то это потому, что те, кого он погубил, не родили детей.

– Если бы в 1941-м Гитлер добрался бы до Сталина, то поражение это было бы временным, мы всё равно победили бы, но с меньшими потерями…Народ бы поднялся. Сталин, сталинизм — никогда».

Свобода от сталинизма пришла бы в 1941-м, а от захватчиков — в том же 1945-м… Ведь со своим фашизмом никто не умеет бороться, а с чужим, с пришлым, — ого!» Можно спорить: больше было бы жертв или меньше, если бы Гитлер грохнул Сталина в 1941-м. Но зато потом бы не гнали бы в ГУЛаг тех, кто выжил в немецком плену. Не держали бы крестьян в крепостной зависимости. Не громили бы кибернетику и генетику. Да мало ли…

Что Германия (даже победив) не смогла бы удержать — сомнений нет. Римская империя не удержала Францию, Германию, Египет… И сама развалилась. Англия не удержала Индию, Америку…

Нагляднее и печальнее собственный пример. Прошло всего 45 лет после великой Победы, и победитель исчез. Отвалились сателлиты: Венгрия, Польша, Чехословакия… А потом потеряли и собственную территорию: Казахстан, Среднюю Азию, Прибалтику, Закавказье, Белоруссию, Молдавию, Украину — эти потери грандиозные. А если осознать, что произошло это в мирное время, что не враг захватил, а потеряли по собственной глупости и жадности…

– Многие люди почему-то верят, что Победой мы обязаны Сталину, а без него Советский Союз ждало поражение. Извините, но так думать — это настоящее духовное рабство.

Значит, умри Александр I и Кутузов в августе 1812 года (до, во время или сразу после Бородинского сражения) — Россия сейчас была бы французской колонией?

Умри Сталин от инфаркта летом или осенью 1941-го, мы всё равно победили бы. Но никогда никто в мире эту победу не приписывал бы Сталину.

Вы верите, что победил он. Я знаю, что победила страна. Так кто из нас патриот? Страна победила, несмотря на его безумия. Заплатила немыслимую цену. И до сих пор не знаем, какую. А те, кто гордо повторяет «любой ценой», — так ведь не они погибали. Весь их подвиг: ленточку к своему мерседесу привязать.

Почти сразу после Победы Сталин сказал, что мы потеряли 7 миллионов человек. Это в 4-5 раз меньше реальных потерь. Скорее всего, сознательно обманывал, ибо понимал, что гениальный вождь должен нести меньшие потери, чем глупый бесноватый враг.

Числом потерь он мог манипулировать как угодно. Но время он исказить не мог. Никакими силами невозможно изменить факт: от границы до Москвы война дошла за 3,5 месяца. Обратно — за 3,5 года. Какой «внезапностью» это можно объяснить?

Внезапное вероломное нападение 22 июня 1941 года — главное объяснение наших поражений. Но почему эта внезапность продолжала действовать в августе, в октябре? И почему 1942-й оказался ещё более катастрофическим, хотя ни о какой внезапности уже и речи быть не могло?

– Для России было бы лучше, если бы ЦК ВКП(б) расстреляли как бешеных собак. Ибо они действительно были бешеными собаками — перекусали пол-планеты и погубили страну. К 1941-му Россия была истерзана страхом, безумием и беззаконием. Крестьян уничтожали вслед за дворянами и священниками — за что?! И воевать за эту власть народ не хотел. 3 миллиона сдались в первые 4 месяца. Такого не было в России ни при каком царе.

Поверьте, история знает слово «если»! Знает лучше всех. Две Кореи — идеальный и фантастически наглядный пример: вот что бывает, если воцаряется безумная жестокая власть. Одна нация, один климат, один язык, единая история до 1948-го. А теперь одна — успешная, живая, завалившая пол-планеты автомобилями и телефонами, другая — мрачно доделывает атомную бомбу (и не на продажу).

Всё зависит от того, кто пишет историю. Вот бы почитать учебник истории Северной Кореи: величайшие мудрецы человечества Ким Ир Сен, Ким Чен Ир, Ким Чен Ын. Едешь в южнокорейской машине и читаешь о гениях Северной Кореи в ноутбуке, сделанном Южной.

Добавим, в Южной Корее никаких особо гениальных вождей не было. Наоборот: там президентов и премьеров не раз гнали поганой метлой, судили, в тюрьму сажали. А Северной уже почти 70 лет правят грандиозные гении — и… Как же так? У гениальных кормчих страх, отчаяние, изоляция и нищета, а у заурядных и даже порой вороватых — процветание?

– …Когда Сталину в 1945-м сказали, что лобовое взятие Берлина приведёт к огромным потерям, он ответил: «Нам дешёвая победа не нужна». Прав оказался гениальный людоед; мы до сих пор больше гордимся гигантскими потерями, чем скорбим о них.

Сталин приносил народ СССР в жертву даже без особой необходимости (коллективизация, Беломор-канал). Тем более, он не считался с жертвами на войне. Если мы кого и спасли, то Германию да и всю Центральную Европу. Продлись война ещё всего лишь три месяца, и атомные бомбы упали бы не на Хиросиму и Нагасаки, а на Берлин. Америка не упустила бы такую эффектную возможность забрать себе роль спасителя цивилизации.

– Сталин сейчас, в ХХI веке, одержал победу в России. Но сталинская победа, в отличие от Победы 1945 года, не вечна.

 О добровольном неосталинизме, или Если Воланд прибыл бы в Москву сегодня

Эти мысли приписывают Олегу Басилашвили, но я нигде не нашёл подтверждение того, что это было и в самом деле сказано знаменитым артистом. Даже если это не так, с анонимным автором полностью солидарен. Отдельно хочу сказать об используемом здесь ярлыке «совок». Повторю сказанное здесь: «на «совок», хотя я это слово никогда не использую, не стоит обижаться. Ведь все мы, по сути дела, в той или иной степени «совки», или, если больше нравится, «искалечены социализмом», независимо от национальности и сегодняшнего места жительства. Просто одни это понимают и стараются хотя бы как-то вылечиться, а другие – нет. И не только не понимают, но и эту «заразу» своим детям и внукам сознательно передают».

 – Я вот думаю: а что было бы, если бы Воланд прибыл в Москву сейчас. То есть не в Москву Сталина, а в Москву Путина? И время по сюжету подходящее — лето. Как вы помните, во время триумфального выступления своей свиты на московских подмостках «профессор» делает эдакое философское отступление, пристально рассматривая зрителей: ну, что же, они — люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было… Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или из золота. Ну, легкомысленны… ну, что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их… Когда некоторые нынешние аналитики уподобляют нашу эпоху тридцатым годам, они не совсем правы. Те люди, люди 30-х, действительно «напоминали прежних», дореволюционных. Манерами, бытом, представлениями. Булгаков это хорошо показывает. С нынешними россиянами людей 30-х по-настоящему роднит лишь одно: любовь к деньгам. Как же так, возразит кто-то. А отношение к власти, холуйские славословия, поголовная поддержка политики вождя? Разве всё это не похоже на нынешнюю 86-процентную поддержку Путина? Отвечу: похоже, но только ВНЕШНЕ. У нас ситуация с общим качеством населения неизмеримо хуже, чем в 30-е годы. Хуже!

– Когда мы видим кадры кинохроники, на которых монолитные колонны маршируют под лозунгами «Слава великому Сталину!», «Смерть троцкистским собакам!», мы должны видеть, что стоит за этим. А за этим стоит гражданская война, за этим годы геноцидного террора и социальной дискриминации. За этим стоит всепроникающий, как Интернет, страх. Вот что надо понимать.

Но когда современное российское большинство поддержало «крымнаш», поддержало «новороссию», у него за плечами был не опыт Соловков, не опыт раскулачивания, массовых расстрелов и Беломорканала.

Нынешний обыватель не знает, что это такое — шаги НКВД ночью, за твоей дверью. Его не били по половым органам на допросах. Нет, у нынешнего большинства за плечами опыт совсем другой жизни: опыт жизни при демократии 90-х, пусть и очень несовершенной, да, но демократии. Наше большинство, так возлюбившее Путина, уже не знало страха и железного занавеса.

Нынешнее большинство никто не запугивал и не принуждал. Когда советский народ в 1939-м, стоя на митингах по заводам и фабрикам, единодушно гавкал после нападения на Финляндию: «Да здравствует мирная политика Советского союза! Да здравствует великий Сталин! Мы полностью одобряем меры, принятые Советским правительством!» — я понимаю, что это происходило в стране ГУЛАГа. Попробуй-ка не поддержи. Если не выразишь одобрение — погибнешь лютой смертью.

Но тем, кто в марте прошлого года рукоплескал в Кремле по поводу «возвращения» Крыма — им удары сапогом по почкам и ГУЛАГ явно не грозили. Как и остальным 86-ти процентам. Ну ладно, не пойдёшь ты на митинг в поддержку «Крымнаш» — ну, выгонят с работы, это самое большее (но не расстреляют и на Колыму не ушлют).

И, кстати, не всех же гоняют на эти митинги. Подавляющее большинство сидит себе дома и исповедует «Крымнаш» совершенно добровольно, наедине с собой и телевизором, в семейном кругу, по зову сердца, безо всякого давления и безо всякого стимулирующего страха. Они, эти люди, не прошли через мясорубку террора. Они имеют опыт достаточно свободной постсоветской жизни, у них загранпаспорта и выход в Интернет, но притом они уже готовы нести по улицам лозунги: «Слава великому Путину!» и «Смерть пятой колонне!».

У них, в принципе, в 90-е был шанс стать нормальными людьми, войти в круг нормальных народов. Но нет, они по доброй воле выбрали сталинизм-2 и бредни о новом имперском величии — вот в чём коренное отличие наших современников от людей 30-х годов. Зная ВСЁ о сталинском терроре, наши современники, по данным «Левада-центра», его оправдывают, очевидно, надеясь, что новый террор лично их не затронет.

То есть они согласны на репрессии, если будут «грести» ДРУГИХ. Если ДРУГИМ будут ломать судьбы; если ДРУГИХ будут гнобить, мучить и убивать. Вот какое у нас замечательное население сегодня.

– Совок совершил ужасное дело: похоже, за время своей истории он истребил почти всех, кто мог бы воспринять свободу. Последний всплеск сопротивления — Новочеркасский бунт при Хрущёве. Когда потом появился шанс на свободу, воспользоваться им было уже некому. Воля к свободе осталась в Украине, в Прибалтике, в Грузии. Но не у нас, не у русских. У нас качество населения низведено ниже плинтуса. Оно не идёт ни в какое сравнение со сталинскими временами. Ибо тогда система всё-таки преодолевала сопротивление, с нею всё-таки боролись. Были крестьянские восстания, потом были власовцы. Был огромный пласт людей, ненавидящих Сталина и совок вообще. Недаром системе требовался ГУЛАГ.

Сейчас он не нужен. ЭТОТ народ любит вождя и без ГУЛАГа. Страшное дело — рабство из-под палки. Но ещё страшнее — рабство без палки. Страшен совок в ватнике. Но страшнее совок на иномарке, в импортных шмотках, отдыхающий в Европе и притом ненавидящий Запад. Помнится, при совке власть обязывала хозяев личных домов вывешивать по праздникам красный флаг. Не вывесишь — будут неприятности.

Сейчас никто никого не принуждает цеплять «колорадскую» ленточку на свой личный автомобиль — но цепляют все, сами цепляют, не замечая, как двусмысленно и даже комично этот круглогодичный «символ победы» выглядит на «мерседесе» или «фольксвагене».

Этот нынешний добровольный неосталинизм, добровольный отказ от возможности быть свободным — гораздо страшнее атмосферы 30-х годов. Он знаменует полную деградацию, возможно, уже необратимую. Это вырождение как следствие мощнейшей антиселекции, отрицательной калибровки.

– Начало перестройки было ознаменовано появлением знакового фильма «Покаяние» Тенгиза Абуладзе. Собственно, перестроечная критика сталинизма началась с него. Главный смысл этого фильма был не воспринят, он показался тогда слишком радикальным и даже нигилистическим. Сын выкапывает из могилы труп отца-тирана и выбрасывает его с горы куда-то в мир — на ветер, на вечный позор. О, как тогда, в пору выхода фильма на экраны, многие клеймили эту яркую сцену, как оскорблялись ею!

Фильм стал своего рода «проверкой на вшивость», проверкой готовности общества к переменам, к перерождению. Он нёс в себе послание, которое не было услышано: нас может спасти только радикальное отречение от скверны. Подобное тому, что совершила Восточная Европа. Но это не произошло. Покаяние — а именно в этом состояло послание фильма — не состоялось. Фильм, повторяю, не был услышан, и само это слово — покаяние — стало по большей части вызывать раздражение и озлобление, и чем дальше, тем сильнее.

Призывы к покаянию стали восприниматься как оскорбление национального и личного достоинства: «Кому, НАМ каяться?! Перед кем?? Да мы всех их спасли от фашизма!!». Сегодня тема покаяния, звучавшая в годы перестройки, окончательно перечёркнута великой темой «вставания с колен». Её венец — «Крымнаш». Законченный исторический цикл: от фильма «Покаяние» до фильма «Путь на родину». Мы вернулись-таки «на родину».

Окончание следует…